"На войне первой жертвой всегда становится сочувствие"
Война ведет не только к гибели тысяч людей – но и к разрыву отношений между самыми близкими. Как быть, если любимый человек поддерживает войну, поддерживает вторжение в чужую страну или просто убежден, что "если бы не мы, то они"? Об этом мы поговорили с психотерапевтом Вольфгангом Шмидбауэром, мн
"В послевоенной Германии брак понимался – и был выдержан – в таких же тотальных, безнадежных категориях, как тотальная война. Партнеры не испытывали радости ни друг с другом, ни друг в друге; они покорялись судьбе и молча вели свою битву, в которой не было победы, а поражение было лишь отсрочкой".
Немецкий психотерапевт Вольфганг Шмидбауэр уже несколько десятилетий изучает, как нацизм повлиял на отношение немцев к любви и браку. В своей книге "Немецкий брак: любовь в тени истории"* Шмидбауэр пишет о том, как закончившись на поле боя, война до сих пор продолжается в кухнях и спальнях обычных немецких семей; в нее оказываются втянуты поколения, родившиеся много лет спустя. Более того: в ней принимают участие даже те, кто всегда осуждал нацизм. Стыд за прошлое требует безупречного поведения в настоящем – включая семейную жизнь. Ошибки, конфликты, разногласия становятся невыносимым грузом, когда от любви ждут обещания вечной гармонии.
Много лет на страницах газет и в своих книгах Вольфганг Шмидбауэр рассказывал немецким читателям, как перестать воевать друг с другом. openDemocracy поговорил с Шмидбауэром о том, как быть россиянам, чьи родные и близкие оказались по другую сторону баррикад, и о том, как сохранить любовь, не потеряв себя.
Ваша книга "Немецкий брак: любовь в тени истории" начинается со следующего тезиса: "Когда война вырывает из семей отцов, когда через месяцы или годы они возвращаются домой травмированными, то страдают и последующие поколения. Не менее тяжелым опытом для многих семей становятся плен, беженство и изгнание. После травматического опыта любовные отношения приобретают иную форму, чем в мирное время". Что же происходит в любовных и семейных отношениях людей, переживших или переживающих войну? Особенно людей, находящихся на стороне страны-агрессора?
На войне первой жертвой всегда становится сочувствие. В ходе вооруженных конфликтов легко забыть, что на другой стороне – такие же люди, со всеми их особенностями. Кроме того, солдаты на фронте вынуждены концентрироваться исключительно на том, что необходимо для выживания. Решающее значение имеет быстрая реакция. И это полная противоположность тому, что необходимо для воспитания детей.
Дети нуждаются во взрослых, которые уделяют им время, уделяют время, чтобы ответить на их вопросы, и учитывают их потребности, чтобы дать им чувство стабильности и безопасности. Это закладывает важную основу для дальнейших межличностных отношений, в том числе и сексуальных, в зрелом возрасте. Ведь и здесь речь идет о том, чтобы не торопиться, проявлять к другому человеку интерес и внимание, а не превращать отношения в исполнение определенных ролей и функций.
Это жесткое, функциональное отношение к другому становится большой проблемой даже в странах, победивших в оборонительной войне. Но когда речь идет о людях, воевавших на стороне агрессора, моральные дилеммы усугубляются и замалчиваются еще сильнее.
"Выход только в том, чтобы попытаться найти какую-то неприкосновенную общую территорию"
"Сочувствие – первая жертва войны" – это очень верная формулировка. Даже в самых близких отношениях иногда бывает сложно посочувствовать другому, понять его. Что делать, если супруг, отец, сестра или мать вдруг стали сторонниками войны и поддерживают, например, Путина, а сам ты считаешь все происходящее катастрофой? Как найти выход из этой ситуации?
Хорошего выхода, который бы устроил всех, не существует. Но есть обходные пути, которые могут сохранить семью даже при конфликте ценностей. В своей последней книге я затрагиваю тему животной (анималистической – прим. ред.) и нарциссической любви**. Животная любовь тесно связана с эмпатией, теплом и привязанностью, а также с эротическим восприятием другого человека. Но животная сторона означает также и возможность рявкнуть на того, кто приближается слишком близко.
Нарциссическая же любовь – это романтический идеал полной гармонии, "правильной", "великой" любви, где действует опасный принцип "все или ничего": при нарушении гармонии остается только расставание, холод, разлука. Когда Толстой в "Анне Карениной" говорит, что все счастливые семьи похожи друг на друга, а несчастливые несчастливы по-разному, речь идет о том, что в счастливых семьях животное начало никогда не пропадает, а значит, сохраняется теплота и готовность к примирению. В несчастливых семьях теплота приносится в жертву принципу.
Глядя на своего ребенка, радуйтесь тому, что он живой и непоседливый. А глядя на своего партнера – присмотритесь к нему, постарайтесь понять, что это за человек, а не воспринимайте его исключительно как носителя ценностей, не совпадающих с вашими собственными.
"В несчастливых семьях теплота приносится в жертву принципу"
Во время войны это становится очень тяжело. Как может кто-то дарить тепло, дарить эту "животную" любовь, если он или она соглашаются с тем, что их страна убивает невинных людей?
Есть браки, которые становятся невыносимыми, потому что партнеры перестают разделять общие ценности и голосуют за разные партии. Но есть и такие отношения, в которых люди живут вместе, несмотря на разные политические убеждения. Хотя они занимают разные позиции, они могут научиться жить с противоречиями и найти какую-то общую территорию, где значение имеет только "животная" любовь.
Однако это работает только до определенного момента. Если ненависть настолько выражена, что вы не можете от нее абстрагироваться и чувствуете постоянную угрозу, то найти сочувствие друг к другу становится трудно. Выход только в том, чтобы попытаться найти какую-то неприкосновенную общую территорию, где пара сможет поддержать друг друга. Но для этого необходимо сотрудничество. Это не может быть сделано одной стороной – только обоими партнерами.
Что помогает людям вновь обрести друг друга?
Когда они пытаются представить себе разлуку, а потом понимают, что не могут ее перенести. Тогда становится важным принять решение и действительно его придерживаться. Нет ничего более выматывающего, чем споры вплоть до самого расставания, когда ни одна из сторон не решается на расставание, а ждет, что этот шаг сделает другой. Если мы решили не расставаться, то должны перестать обвинять друг друга. Это похоже на то, что происходит после измены. Либо мы не готовы простить, и тогда нужно расстаться. Либо мы прощаем – и оставляем тогда измену прошлом, не возвращаемся к ней, не обсуждаем ее.
То же самое можно сказать и о политических разногласиях, например, если муж говорит, что Путин – хороший политик, а жена считает его преступником. Если пара не хочет расходиться, то этот вопрос нужно оставить в стороне и жить, так сказать, в обход. Это работает, но противоречит нашему представлению о романтической любви.

Но речь идет об экзистенциальной тревоге. Как быть, если я делю постель с человеком, который, по сути, выступает за то, чтобы невинных людей убивали? Это пугает.
Это слишком грубое обобщение. Тот, кто верит военной пропаганде, еще не убийца. Это человек, который смотрит на вещи иначе, чем я. Дело происходит не на материальном уровне, а в духовном мире идей и убеждений. Может показаться, что из аргументов другого человека следует, что он считает допустимым убивать невинных людей. Но до того, как убеждение превратится в действие, еще много чего должно произойти. И даже тот, кто защищается от нападающего, не может быть уверен, что не убивает невинных людей.
Становится все труднее допускать в отношениях игру, в том числе и потому, что люди сегодня очень сильно подвержены влиянию социальных сетей. Нет никакого пространства для игры, для маневра, ничто больше не рассматривается с двух сторон. Я считаю кого-то замечательным, когда он со мной согласен, а когда он со мной не согласен, я считаю его скотиной и больше не слушаю его. В конечном счете эти мгновенные суждения защищают нас от страхов и фрустрации, возникающих от невозможности справиться с непостижимой, очень запутанной реальностью. Чтобы восстановить душевное равновесие, человек стремится отделить себя от многих вещей. На мой взгляд, этот процесс диссоциации приобрел радикальный характер и становится все более интенсивным.
А как же ссоры, споры? В своей книге о немецком браке вы говорите именно об этом: главная проблема немецкого брака после Второй мировой войны заключалась в том, что от любовных отношений ожидалась только полная гармония. Любые ссоры и конфронтации воспринимались как катастрофа, как признак того, что пора расстаться. Опыт войны научил людей отвергать агрессию, избегать ее. Зачем же тогда нужна агрессия в семейных и любовных отношениях?
Агрессия абсолютно необходима, но в игровой форме. Если ребенка учат, что всякая агрессия – это плохо, что всегда нужно делать все правильно, то это не очень хорошая подготовка к собственным любовным отношениям. Я иногда говорю, что если в жизни все делать правильно, то получишь не счастье, а депрессию.
Нужно уметь отстаивать свои границы, иначе вы просто подстраиваетесь под другого человека, и тогда ничего не происходит. Это становится скучным. Пары, которые время от времени могут быть немного агрессивными друг с другом, которые и в агрессии умеют сохранить любовь, более стабильны, чем те, кто этого не делает. Удивительно, как часто можно услышать от людей: "Все говорили, что вы идеальная пара, что вы никогда не ссоритесь. А теперь вы разводитесь. Как такое может быть?".
Я считаю, что очень важно дать детям возможность сформировать позитивное представление об агрессии. Речь идет о том, чтобы разрешать агрессию, управлять ею, а главное – уметь залечивать травмы. Ведь главная проблема в отношениях – это не сама ссора, а невозможность примирения. Только когда перед сном никто не говорит "давай помиримся", ссоры представляют опасность для отношений. Вместо того чтобы воспринимать ссору как катастрофу, нужно видеть в ней возможность лучше понять себя и партнера.
"Тот, кто верит военной пропаганде, еще не убийца"
Уметь справляться с амбивалентностью и различиями, возможно, даже оставить прошлое в прошлом, для россиян сейчас, пожалуй, сложнее, чем для немцев. Потому что речь идет уже не только о прошлом, но и о настоящем. Для игры необходимо чувство безопасности, а откуда оно может взяться, если твоя страна в данный момент нападает на другую страну?
Да, это, конечно, сложная задача. Но это не невозможно. Можно играть даже на краю пропасти или между бомбежками. Так бывает на войне. И в семьях со сложной историей так тоже бывает. Поэтому я думаю, что у них есть шанс начать двигаться в позитивном направлении. Именно это всегда дает мне уверенность в работе с парами.
С одной стороны, партнеры могут загнать друг друга в пропасть, постоянно настаивая на своей точке зрения. С другой стороны, если один отказывается от того, чтобы постоянно защищать свою правоту, то и другой может пойти на уступки. И тогда люди часто удивляются, насколько легче им вдруг становится друг с другом.

То есть вы призываете ссориться?
Скорее, я призываю не избегать ссор. Допускайте конфликты, но всегда будьте готовыми к примирению. В принципе, это не так уж сложно. Спор должен не отдалять нас друг от друга, а соединять нас и делать очевидными наши различия.
Благодаря такой открытости и стремлению к примирению мы можем укрепить нашу связь. Потому что различия, существующие в отношениях, иногда могут быть бременем, но это бремя, которое мы должны сознательно принять. Опасными становятся только различия, которые отрицаются или игнорируются. Потому что тогда мы незаметно отдаляемся друг от друга, и никто не знает, куда исчезла связь.
*Schmidbauer, Wolfgang (2015) Die Deutsche Ehe. Liebe im Schatten der Geschichte. Orrell Füßli.
**Schmidbauer, Wolfgang (2023) Animalische und narzisstische Liebe.
Zur Paaranalyse der romantischen Bindung. Klett-Cotta.
Comments ()